Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой - Александр Анатольевич Васькин

Петр Вильямс, и неприятные композиторы — Иван Дзержинский («Мало культурен!»). А вот товарищу Сталину опера Дзержинского «Тихий Дон» пришлась по душе.

Творческие люди бывают настолько честны и искренны в душе, что под влиянием алкоголя полностью теряют контроль над этой самой искренностью. У обычных граждан такое тоже случается, но называется по-другому, а у богемы это конструктивная критика. Вечером 25 марта 1939 года в ресторане к Булгаковым и их знакомым — людям театра — подсел пьяный Валентин Катаев, ставший говорить гадости окружающим. Одному он сказал, что его декорации — барахло, другому — что он плохой актер. Катаева хотели уже побить, но Булгаков спас ситуацию, тихо и серьезно подытожив: «…вы бездарный драматург, от этого всем завидуете и злитесь. — “Валя, Вы жопа”». И только тогда Катаев ушел не прощаясь. Впрочем, Дом актера видел и не такое.

Смерть Сталина и наступившая «оттепель» послужили возрождению непринужденной атмосферы, в которой проводила свободное время советская богема. Вновь, как прежде, то тут, то там стали собираться артисты, музыканты, литераторы, занимавшиеся организацией пародийных вечеров и капустников. Богема осмелела и шутила не только по поводу колпаков на голове. Словно пахнуло веселым духом 1920-х годов. Богемные кабаре пережили реинкарнацию в театры капустников. С конца 1950-х годов необычайную популярность снискали капустники Дома актера с участием Александра Ширвиндта, Михаила Державина, Никиты Подгорного, Михаила Козакова и других молодых артистов, стекавшихся под гостеприимную крышу дома из своих театров после вечерних спектаклей, чтобы в 23.00 вновь сыграть, но уже неофициальный, придуманный ими самими репертуар. Благо что многие из них служили поблизости — в Ленкоме, Театре сатиры, Театре им. Моссовета. Куда-то девалась усталость, придавало силы пьянящее чувство свободы, допущенной возможностью говорить на эзоповом языке, а иногда и переходить эту грань. И самое интересное, что к «капустным» звездам слава пришла именно в этом доме, а не на тех театральных подмостках, где они играли второстепенные роли. Дерзких молодых актеров, иногда несших со сцены откровенную антисоветчину, прикрывали своим авторитетом Эскин и общественный директор Дома актера Михаил Жаров.

Драматург Владимир Константинов вспоминает: «Капустники, как правило, игрались “для себя”. Собирались знакомые люди, знакомые знакомых. Играли два-три раза, иногда четыре. Но это никогда не было коммерческим предприятием… Капустник — это всегда камерность. Капустный актер — он особый. Во-первых, с юмором и не только бытовым, но и сценическим. Контактный и, конечно, может быть честолюбивый, ради успеха может работать ночами. Показаться в капустнике значило гораздо больше, чем сыграть в пьесах. Вот что такое капустник! Он в ту пору был еще и знаменем искусства, мерилом, отсчетом, возможностью отвести душу, посмеяться над тем, что обрыдло. Капустник становился культурной средой высшего класса. Почему? Разные актеры, разные театры, мера смелости. Капустник ходил по рукам, по устам. То, что там было схвачено, сказано, наутро все повторяли. Вечером в куплете, утром в газете. То, что было удачно в капустнике, сразу становилось известно».

По тем временам шутки были острыми, например, выходит на сцену Ширвиндт и говорит по поводу строительства первых подземных переходов в Москве, мол, наши архитекторы строят большой подземный переход от социализма к коммунизму. Или: «Наш корреспондент обратился к Юрию Любимову с вопросом: “Почему так долго не выпускался спектакль ‘Павшие и живые’ ”?» Любимов ответил, что спектакль задерживался по трем пунктам, из которых самый главный пятый. И все смеялись, понимая, о каком таком «пятом» пункте идет речь.

Благодаря капустникам на пятом этаже Дома актера обретали пародийное воплощение вполне себе привычные моменты повседневной жизни творческой богемы, например, обязательное сопровождение зарубежных гастролей «искусствоведами в штатском» — сотрудниками КГБ. Номер этот назывался «Сурок», исполнялся он на музыку Бетховена. Анатолий Адоскин солировал: «“Сурка” представили в Доме актера в новогоднюю ночь. Саша Ширвиндт объявлял победителя международного конкурса в Париже. Поначалу дрожащим от волнения тенором я должен был петь: “По разным странам я бродил, и мой стукач со мною”. Потом подумали, что негоже рафинированному гастролеру произносить грубое слово “стукач”. Тогда вместе с певцом выходил уверенный “искусствовед”, садился за столик и на слово “стукач” отбивал дважды костяшками пальцев по столу. Получалось так:

В Париже часто выступал:

Рукоплескали стоя.

Культуру нашу представлял

И мой (“тук-тук”) со мною.

Смех стоял оглушительный, особенно когда в объятиях героя вместо пленительной француженки оказывался “тук-тук”».

Иногда Дом актера на «соцсоревнование» вызвал капустных «умельцев» из других богемных домов, например, Дома журналиста (ансамбль «Верстки и правки»). А в МАРХИ организовался студенческий театр «Кохинор и рейсшинка». Непревзойденным мастером капустного жанра был Ролан Быков, руководивший студией МГУ «Наш дом». Особый интерес представляли «капустные» гастроли ленинградских актеров. В городе трех революций появился свой мастер возрождающегося жанра — Александр Белинский, придумывавший остросоциальные сюжеты с молодыми и талантливыми Валентиной Ковель, Зинаидой Шарко, Сергеем Юрским, Георгием Татосовым. Сценарии сочинялись зачастую на основе осовремененных с юмором классических пьес, например «Горе от ума». В капустнике Георгий Товстоногов впервые обратил внимание на Юрского в роли Чацкого, пригласив его затем в БДТ на эту же роль.

Некоторые номера ленинградских капустников в доме ВТО стали легендами. Например, когда Владимир Татосов пародировал певца Рашида Бейбутова, выходя на сцену в дорогом костюме с иголочки. Он пел:

Отец мой нефть бурил, и в бурю…

Я родился в страшной нищете,

в нищете жила моя родня,

пахла нефтью каша у меня.

И вдруг он выбрасывал вперед руки, с перстнями на каждом пальце. Оркестр, аккомпанировавший ему, изображал игру, будучи без инструментов. Юрский пародировал хромого виолончелиста, Аптекман — пианиста, Лурье — саксофониста без саксофона. Номер собирал аншлаги.

А вот «капустная» реакция на придирки цензоров к спектаклю Товстоногова «Горе от ума». По задумке режиссера эпиграфом к постановке должны были явиться слова Пушкина «…черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом!». Цензура приказала убрать эпиграф, о чем знал весь театральный Ленинград. Чтобы «протащить» этот случай, придумали следующую сценку. На сцене лежит на кровати больной и стонет. Его спрашивают: что болит? Ответ: у меня эпиграф отрезали! И всем все ясно. Артистическая богема была в восторге. И назавтра шутка шла по рукам.

В Доме актера проводились встречи с иностранными актерами и режиссерами, организовывались юбилеи и антиюбилеи знаменитостей. Антиюбилеи устраивались просто к дням рождения, а не обязательно к круглым датам. В мае 1980 года был намечен антиюбилей Леонида Утесова, подготовка к которому велась скрытно, ибо очень многие хотели бы на него попасть, посему богема решила сделать праздник исключительно для своих. Однако незадолго до события к